В его недрах шеф провел их через рабочее помещение, состоящее из стеклянных кабинок, – у одних стенки были прозрачные, у других матовые. Во всех этих звукоизолированных отсеках сидели сотрудники, по горло занятые работой: кто-то печатал на компьютере, кто-то говорил по телефону. Тех, что поднимали головы и замечали проходящую группу, присутствие незнакомцев в этой части яхты, похоже, всерьез тревожило. Загорелый успокаивал их кивком и энергично двигался дальше.
Куда я попал? – спрашивал себя Лэнгдон, проходя через новые компактно спланированные рабочие зоны.
Наконец хозяин вошел в просторный конференц-зал, остальные друг за другом проследовали за ним. Когда расселись, он нажал кнопку, раздалось шипение и стеклянные стены стали непрозрачными. Лэнгдон, никогда такого не видевший, был сильно удивлен.
– Где мы находимся? – не выдержал он наконец.
– На моем судне – на «Мендации».
– На «Мендации»? – переспросил Лэнгдон. – От латинского слова, означающего ложь? У греков бог обмана – Псевдолог, римляне называли его Мендацием.
На шефа эрудиция Лэнгдона, похоже, произвела впечатление.
– Это мало кто знает.
Не слишком благородное название, подумал Лэнгдон. Мелкий божок, властвующий над духами неправды и фальсификации.
Владелец судна достал красную флешку и вставил в электронное устройство у дальней стены. Огромный плоский жидкокристаллический экран ожил, верхний свет померк.
После нескольких секунд молчаливого ожидания Лэнгдон услышал тихий плеск воды. Поначалу он подумал, что звук доносится из-за борта, но потом понял, что он идет из динамиков экрана. Медленно проступило изображение: мокрая стена пещеры, на ней колышется красноватый свет.
– Этот видеосюжет снял Бертран Зобрист, – сказал хозяин. – И попросил меня обнародовать его завтра.
Молча, не веря своим глазам, Лэнгдон смотрел диковинный фильм… озеро в каком-то подземелье, подернутое рябью… камера опускается в воду… приближается к запачканному илом плиточному полу, к нему привинчена табличка с надписью: В ЭТОМ МЕСТЕ И В ЭТОТ ДЕНЬ МИР ИЗМЕНИЛСЯ НАВСЕГДА.
Подписано: БЕРТРАН ЗОБРИСТ.
Дата – завтра.
Господи! Лэнгдон в полумраке повернулся к Сински, но она с отсутствующим видом уставилась в пол: она явно уже видела фильм и была не в силах смотреть его еще раз.
Камера стала поворачиваться влево, и Лэнгдон, к своему смятению, увидел в воде слегка колеблющийся прозрачный пластиковый мешок с густой желто-коричневой жидкостью. На поверхность мешок не всплывал: похоже, нежную сфероподобную оболочку соединяла с полом какая-то привязь.
Что за чертовщина? Лэнгдон смотрел на раздутый пузырь из пластика во все глаза. Вязкое содержимое, казалось, медленно кружится… точно варево.
У Лэнгдона перехватило дыхание. Вот она, новая чума Зобриста.
– Остановите фильм, – сказала в темноте Сински.
Изображение застыло: пластиковый мешок в воде, не всплывающий из-за привязи… жидкое, герметически замкнутое облачко, висящее в пространстве.
– Думаю, вы догадались, что это такое, – сказала Сински. – Вопрос – как скоро оно вырвется наружу? – Она подошла к экрану и показала на маленькую надпись на прозрачном пластике. – Увы, это нам говорит, из чего сделан мешок. Можете прочесть?
С бьющимся сердцем Лэнгдон вгляделся в надпись, которая явно была товарным знаком: Solublon®.
– «Солюблон». Эта компания – крупнейший в мире изготовитель пластика, растворимого в воде, – сказала Сински.
У Лэнгдона свело мышцы живота.
– То есть мешок… растворяется?!
Сински мрачно кивнула.
– Мы связались с компанией-производителем и получили неутешительные сведения: они делают десятки сортов пластика, который растворяется за любое время от десяти минут до десяти недель – смотря какой выбран сорт. Время растворения, кроме того, немного варьируется в зависимости от характера воды и температуры, но нет сомнений, что Зобрист тщательно учел эти факторы. – Она сделала паузу. – Мешок, мы полагаем, растворится к…
– Завтрашнему дню, – перебил ее шеф. – Эту дату Зобрист обвел кружком в моем календаре. И она же значится на табличке.
Лэнгдон сидел в темноте, не в силах вымолвить ни слова.
– Покажите ему остальное, – сказала Сински.
Фильм пошел дальше; камера теперь скользила по подсвеченной воде и сумрачным стенам подземелья. Лэнгдон не сомневался, что именно про это место говорилось в стихотворении: в кроваво-красных водах, куда не смотрятся светила.
Вспоминались картины ада у Данте… река Коцит, текущая через пещеры преисподней.
Озеро это, где бы оно ни находилось, обступали мшистые стены – стены искусственные, чувствовал Лэнгдон. У него, кроме того, возникло ощущение, что снята лишь малая часть обширного внутреннего пространства; на это указывали, например, очень бледные вертикальные тени на стенах. Тени были широкие, столбообразные и шли через равные расстояния.
Колонны, сообразил Лэнгдон.
Потолок пещеры поддерживают колонны.
Водоем находится не в пещере, а в огромном зале.
Затем подземный отыщи дворец…
Но не успел Лэнгдон открыть рот, как его внимание привлекла новая тень на стене… тень, похожая на человеческую, с длинным носом-клювом.
Боже милостивый…
Тень заговорила – слова звучали глухо, это был пугающий ритмический шепот, разносящийся над водами:
Я ваше спасение. Я Тень.
Следующие несколько минут Лэнгдон смотрел самое жуткое кино в своей жизни. Горячечный монолог безумного гения – Бертрана Зобриста в обличье чумного доктора – изобиловал отсылками к «Аду» Данте, и суть его речей была совершенно ясна: численность человечества неконтролируемо растет, и это ставит под вопрос само его существование.
Голос с экрана вещал:
Сидеть сложа руки – значит приветствовать Дантов ад, где все мы погрязнем в грехе, будем голодать и задыхаться от тесноты. И я отважился принять вызов. Кто-то отшатнется в ужасе, но спасение никогда не дается даром. Когда-нибудь мир оценит красоту моей жертвы.
Лэнгдон содрогнулся, увидев, как на экране, одетый чумным доктором, внезапно появился сам Зобрист. Когда он затем сорвал маску, Лэнгдон уставился на худое лицо, на безумные зеленые глаза, понимая, что вот оно наконец – лицо того, кто заварил всю эту кашу. Зобрист заговорил теперь о любви к человеку, которого назвал своим добрым гением:
Я оставляю будущее в твоих заботливых руках. Мои труды внизу окончены. И для меня настал час подняться к горнему миру… и вновь узреть светила.
Фильм кончился, и в последних словах Зобриста Лэнгдон узнал концовку дантовского «Ада».
В темном конференц-зале Лэнгдон почувствовал: все страхи, которые он испытал сегодня, кристаллизовались в нечто определенное, реальное и ужасающее.
Бертран Зобрист обрел лицо… и голос.
В зале зажегся свет, и Лэнгдон увидел, что все смотрят на него в ожидании.
Элизабет Сински, встав, с застывшим лицом нервно поглаживала свой амулет.
– Профессор, – сказала она, – времени у нас, как вы понимаете, крайне мало. Единственная обнадеживающая новость на данный момент – то, что до сих пор не было сообщений об обнаружении патогена или о вспышке инфекции, поэтому можно предполагать, что оболочка из солюблона пока цела. Но мы не знаем, где искать. Наша задача – нейтрализовать угрозу до того, как мешок прорвется. Но это, конечно, удастся сделать только в том случае, если мы немедленно выясним, где он находится.
Теперь встал и агент Брюдер, пристально глядя на Лэнгдона.
– Вы приехали в Венецию, как мы предполагаем, потому, что именно здесь рассчитываете найти источник новой чумы Зобриста.
Лэнгдон обвел глазами напряженные лица собравшихся. Всех томил страх, все надеялись на чудо, а ему нечем было их порадовать.
– Мы не в той стране, – сказал Лэнгдон. – То, что вы ищете, находится в полутора тысячах километров отсюда.