– Посмотрите-ка сюда, – сказал Лэнгдон, стоявший в нескольких шагах. – Вы не поверите.

Сински повернулась к нему. Лэнгдон показал на афишу концерта, висевшую на стене.

Боже милостивый.

Директор ВОЗ не ошиблась, определив стиль исполняемой музыки как романтический, но вещь, которую играли сегодня, написал, оказалось, не Берлиоз, а другой композитор-романтик: Ференц Лист.

Этим вечером глубоко под землей Стамбульский государственный симфонический оркестр исполнял одно из самых знаменитых произведений Листа – «Данте-симфонию», вдохновленную дантовскими образами сошествия в ад и возвращения из ада.

– Симфония играется здесь каждый вечер в течение недели, – сказал Лэнгдон, рассматривая изящную афишу. – Бесплатные концерты за счет анонимного спонсора.

Кто этот анонимный спонсор, Сински не составило труда догадаться. Да, очередное проявление любви Бертрана Зобриста к драматическим эффектам, но еще, похоже, и безжалостный практический расчет. Неделя бесплатных концертов – это тысячи посетителей в дополнение к обычному их числу, все спускаются вниз, в тесное подземелье… где дышат зараженным воздухом, а потом они разносят инфекцию по городам и весям.

– Сэр, – сказал швейцар Брюдеру. – Могут войти два человека.

Брюдер повернулся к Сински:

– Сообщите местным властям. Что бы мы там внизу ни нашли, нам понадобится помощь. Когда явятся мои люди, пусть свяжутся со мной по рации. Я спущусь и постараюсь сообразить, где Зобрист мог оставить эту штуку.

– Без респиратора? – спросила Сински. – Мы не можем быть уверены, что мешок из солюблона до сих пор цел.

Брюдер нахмурился, подставив ладонь потоку теплого воздуха из двери.

– Мне тяжело это произносить, но если инфекция вышла наружу, то уже, вероятно, заражен весь город.

У Сински на уме было то же самое, но она не хотела этого говорить при Лэнгдоне и Мирсате.

– К тому же, – добавил Брюдер, – я видал, что происходит с толпой, когда появляется моя команда в защитных костюмах. Запросто можно вызвать панику и давку.

Сински решила не перечить Брюдеру: он, так или иначе, специалист и бывал в похожих ситуациях.

– Разумная линия поведения у нас одна, – сказал ей Брюдер. – Предполагать, что мешок цел, и постараться локализовать заразу.

– Хорошо, – согласилась Сински. – Действуйте.

– Есть еще одна проблема, – вмешался Лэнгдон. – Сиена.

– В смысле? – спросил Брюдер.

– С какой бы целью она ни прилетела в Стамбул, она очень хорошо знает языки и, может быть, немного понимает по-турецки.

– И что?

– Ей известно, что в стихотворении говорится про «подземный дворец», – продолжил Лэнгдон. – Буквальный перевод этих слов на турецкий мог подсказать ей, что… – Он показал на надпись «Еребатан-сарай» над входом. – Что надо идти прямо сюда.

– Да, – устало согласилась Сински. – Не исключено, что она это поняла и обошлась без Айя-Софии.

Брюдер бросил взгляд на единственную дверь и вполголоса выругался.

– Так, но даже если она уже там и хочет разорвать солюблоновый мешок, пока мы его не обезвредили, она, во всяком случае, находится там недолго. Это огромный зал, и скорее всего она понятия не имеет, где искать мешок. В присутствии всей этой публики она вряд ли может влезть в воду незамеченной.

– Сэр! – опять обратился к Брюдеру швейцар. – Желаете пройти в зал?

Брюдер видел, что через улицу переходит еще одна группа любителей музыки, и кивком подтвердил швейцару, что сейчас спустится.

– Я с вами, – заявил Лэнгдон.

Брюдер повернулся и преградил ему путь.

– Ни в коем случае.

– Агент Брюдер, – решительно сказал Лэнгдон, – мы попали в это положение отчасти потому, что Сиена Брукс весь день водила меня за нос. И, как вы только что сказали, мы все, может быть, уже заражены. Я буду вам помогать, хотите вы или нет.

Брюдер несколько секунд смотрел на него, потом уступил.

Когда Лэнгдон вошел в дверь и стал спускаться за Брюдером по крутой лестнице, он почувствовал, как из недр водохранилища струится теплый воздух. Влажный ветер нес с собой звуки «Данте-симфонии» Листа, а вместе с ними – знакомый, хоть и трудноопределимый запах… запах человеческой массы в замкнутом пространстве.

Вдруг Лэнгдон почувствовал, как его обволакивает что-то призрачное: точно незримая рука, поднявшись из-под земли, ведет длинными пальцами по его телу.

Музыка.

Мощный хор – казалось, в сотню голосов – исполнял знаменитое место симфонии, четко выводя каждый слог мрачного дантовского текста.

– Lasciate ogne speranza, – пели сейчас, – voi ch’entrate.

Эти слова – самые известные во всем Дантовом «Аде» – неслись вверх от подножия лестницы подобно трупному запаху.

Под звучный аккомпанемент духовых хор повторил предостережение еще раз:

– Lasciate ogne speranza voi ch’entrate!

Оставь надежду, всяк сюда входящий!

Глава 91

Подземелье, подсвеченное красным, наполняла музыка, вдохновленная картинами ада: стенания хора, диссонирующие звуки струнных, раскатистый грохот литавр, заставлявший всю пещеру дрожать какой-то сейсмической дрожью.

Пол в этом подземном мире, сколько Лэнгдон мог видеть, заменяла гладкая вода – темная, неподвижная, похожая на стекло или на черный лед ночного зимнего пруда в Новой Англии.

Воды, куда не смотрятся светила.

Из этих вод ровными рядами, которые казались бесконечными, поднимались сотни мощных дорических девятиметровых колонн, поддерживающих сводчатый потолок пещеры. Снизу каждую колонну освещал свой собственный красный прожектор, и все это напоминало какой-то сюрреалистический лес, уходящий в темную даль, или зрительную иллюзию, сотворенную с помощью зеркал.

Лэнгдон и Брюдер приостановились у подножия лестницы, завороженные открывшимся им призрачным зрелищем. Этот красноватый свет, казалось, испускало само подземелье; осматриваясь, Лэнгдон почувствовал, что дышит очень мелко и часто.

Воздух тут оказался тяжелее, чем он думал.

Слева, поодаль от лестницы, были места для слушателей. Концерт проходил в глубине подземного зала, на полпути к дальней стене, где было сооружено обширное возвышение. Несколько сотен слушателей сидели концентрическими дугами вокруг оркестра, еще около сотни стояли позади сидячих мест. Были и такие, кто слушал музыку, стоя на мостках; прислонясь к массивным перилам, они смотрели на воду.

Лэнгдон невольно принялся оглядывать скопление расплывчатых силуэтов в поисках Сиены. Но ее видно не было. Посетители были одеты кто во что: смокинги, платья, бишты [63] , паранджи, а на иных даже шорты и спортивные свитерки. В багровом свете Лэнгдону почудилось, что эта чрезвычайно пестрая людская масса собралась ради какого-то оккультного ритуала.

Если Сиена здесь, подумал он, засечь ее будет почти невозможно.

В этот момент мимо них, кашляя, прошел к лестнице плотный мужчина. Брюдер резко повернулся и, пока тот поднимался к выходу, внимательно смотрел ему вслед. У Лэнгдона слегка запершило в горле, но он сказал себе, что это воображение, ничего больше.

Брюдер, пока еще не решив, как действовать, ступил на ветвящиеся мостки. То, что лежало перед ним, напоминало лабиринт Минотавра. Узкий настил довольно быстро расходился в три стороны, каждый из путей, в свой черед, приводил к развилке, и все вместе было сложной сетью мостков над водой, идущих между колоннами и пропадающих в темноте подземелья.

Я очутился в сумрачном лесу, вспомнилось Лэнгдону зловещее начало «Божественной комедии», утратив правый путь во тьме долины.

Перегнувшись через перила, Лэнгдон вгляделся в воду. На удивление прозрачная, она позволяла увидеть подернутый илом плиточный пол, до которого от поверхности было, наверное, метр с небольшим.

Брюдер быстро глянул вниз, неопределенно хмыкнул и, подняв глаза, стал осматриваться дальше.